Константин Мурзенко: «Я самокритичен, но это не главное»

Почти сорок актерских работ в культовых отечественных фильмах, пять поставленных картин и десятки сценариев – таков творческий багаж Константина Мурзенко. В ноябре Константину Владиславовичу исполняется пятьдесят. Какие проекты привлекают его сейчас, каким он видит свое творчество в будущем?

– Что вам ближе? Актерство, режиссура или сценарное дело?

– Все интересно. Актером я никогда себя не считал, это случайно получилось. Сниматься начал в 30 лет. Если зовут принять участие в фильме, то я работаю; хвалят – так зачем с этим спорить? При этом я очень хорошо понимаю, что в актерском деле есть технические вещи, которые должны делать профессионалы. Поэтому, когда предлагают большие роли, советую людям десять раз подумать… Впрочем, актерская работа меня привлекает. Прежде всего тем, что на площадке происходит знакомство с интересными людьми, с которыми пересечься в жизни из-за плотного графика практически невозможно. Что касается режиссерской карьеры, считаю, у меня она пока еще не сложилась. Повторюсь: в кино мне все интересно. Но есть вещи, которые я не умею и которым уже не научусь. Например, я никогда не работал как оператор. В юности пробовал пару раз, но сразу столкнулся с тем, что эта профессия для меня закрытая. Я настолько не понимаю, как происходит это таинство!.. Боготворю людей, которые владеют операторским мастерством.

– Вы начинали в медицинской сфере?

– После школы я пошел в медицинское училище, успешно его окончил, а потом работал как фельдшер «Скорой помощи».

– Далеко от кинематографа. Как вы пришли в профессию?

– Очень многие, по крайней мере, интересные мне кинематографисты начинали совсем не с кино. Меня, в общем-то, всегда пугало, что люди однажды в детстве решают, что они должны стать режиссерами. Много лет учатся, получают диплом, готовятся к съемкам, снимают уже пятый фильм, а по сути остаются детьми, которые все еще хотят стать кинорежиссерами. Сценарии я опять же начал писать по воле случая. Сочинял какие-то рассказы. Друзья предложили переделать их для кино. Первый мой сценарий был «Мама не горюй», ну, он долго запускался в производство. Он же – мой первый получившийся сценарий. До этого я пытался описать другие идеи, но Бог с ними. По социологическим исследованиям, фильм очень многим понравился, у него были огромные продажи. Увы, в то время было распространено пиратство, а студия, как и я, получила очень мало прибыли. Потом был сценарий «Упырь», а по реализации первым стал «Жесткое время»… Фильм «Упырь» получился совершенно случайно. У меня появилась идея, которой я поделился с Сергеем Добротворским. Он мне сказал, что из этого может получиться хороший фильм, и добавил туда очень много своего. Там его ритм, фактура, диалоги. Так что я больше считаю это работой Добротворского.

– Вы упомянули, что начали с рассказов.

– В начале 90-х существовали газеты бесплатных объявлений. По Закону о печати что-то около 25% газеты должно было быть заполнено не бесплатными объявлениями, а какими-то материалами. У меня несколько знакомых работало в таких газетах. И они предложили: «Напиши все что угодно, – нам нужно забить двадцать полос какими-то текстами». Слава Богу, ни один из этих рассказов не сохранился. Хотя, кстати, среди этих рассказов было два хороших. Увы, они уже канули в Лету. Я печатал в одном экземпляре, дома, на машинке еще, потом перепечатывал в редакции, вносил правки и сдавал в набор. Однажды я озаботился тем, чтобы сохранить в архиве свой текст. Как раз один из двух, что мне понравились. Он вышел в газете «Реклама-Шанс». Пришел в редакцию, а мне говорят: «Поздно спохватился – год прошел, и у нас ни набора, ни материалов к этим номерам не сохранилось». В те годы я и на телевидении что-то делал, и на радио, и в газетах. Потом из этого всего выстрелило кино, и хорошо. Это в любом случае интереснее и занятнее, чем другие мои роды деятельности.

– Сценарий – все-таки не рассказ. Трудно было переходить от одного к другому?

– Да нет. Когда есть главная идея, на которую ты работаешь, написать сценарий очень легко. А вот сделать фильм действительно трудно. Как прекрасно сказал Альфред Хичкок: «Сценарий важен для фильма не больше, чем вкус яблок для натюрморта». У меня в фильмографии в поздних 90-х семь реализованных сценариев. А написано было штук двадцать, и это совершенно не казалось чем-то удивительным. В общем-то, это и сейчас также. Я знаю многих и искренне завидую тем, кто сценарии щелкает вот так, как семечки. Ну, и что? Сто страниц диалогов, которые, как ты прекрасно знаешь, потом будут не раз меняться. Во время работы над фильмом всякой разной работы очень много.

– А сколько по времени тогда и сейчас занимало написание?

– «Мама не горюй» был написан примерно за месяц между всякими другими занятиями. «Тело будет предано земле, а старший мичман будет петь» написан меньше чем за месяц. Помню, мне поставили очень жесткие сроки. Честно говоря, все хорошее, что я знаю, у других авторов тоже, за редкими исключениями, всегда писалось очень быстро. Конечно, в истории кино немало примеров, когда сценарии переписывались годами. Но чаще всего текст исправляется подолгу под влиянием продюсерских групп и редакторских советов – это похоже на то, что куча паразитов садится на тело идеи, которая либо есть, либо ее не возникает. Итог один: получается мертвая вещь. Наверное, есть какие-то расслабленные авторы, которые пишут годами. Я тоже в нулевые годы всегда брал большие сроки. Садился и думал, смотрел вверх, вниз, в окно и все равно всю основную работу делал за неделю. Но у всех по-разному.

– Ну, идею, наверное, нужно выносить?

– Менделееву однажды кто-то сказал: «Вы же свою таблицу увидели во сне», намекая, что, мол, случайно произошло открытие. На это гениальный ученый ответил: «Да, но перед этим я думал только о ней 25 лет». Если человек четко понимает, что хочет сказать, у него есть идеи, у есть метод и какое-то понимание того, что он хочет делать, то все получится. Однажды Бахыт Килибаев, благосклонностью которого я очень дорожу, заказал мне сценарий, и мы договорились, что я напишу его за три месяца. Прошло два с половиной; я позвонил и сказал, что явно срываю сроки и прошу заранее принять, что мне нужно еще несколько недель. На это он мне ответил: «Слушай, я ни над одним сценарием больше десяти дней никогда не работал. Что ты мне рассказываешь?». Это было начало нулевых; к этому времени у Бахыта уже было примерно двенадцать реализованных сценариев, и он был совершенно прав. Это всего касается на самом деле. Многие снимают по 25 дублей и все артисты знают, что после 27-го дубля приходит третье дыхание, и материал начинает идти – не пойми куда. По моему опыту, когда на монтаж уходит много времени и сил, это значит, что плохо снято. Это означает, что в процессе съемок произошло что-то такое, что фильм уже становится другим. В кино нужно все делать просто. Алексей Балабанов снимал по десять минут материала в день, монтировал обычно дней за восемь; сценарии у него занимали обычно страниц по тридцать. Если присмотреться, в его поздних фильмах нет ни одного лишнего кадра. Все, что можно снять план-эпизодом, снято план эпизодом, очень просто и, грубо говоря, со штатива и с одной точки. И получилось то, что мы имеем. Мы знаем, конечно, другие примеры, но, как правило, у него редко съемочный период длился дольше 25-ти дней, и он не часто снимал больше двух дублей. А уж о Райнере Вернере Фассбиндере я и не говорю…

– В итоге вы стали режиссером. Сняли фильмы «Апрель» и «Тяжелый случай».

– Режиссерами не становятся – режиссерами являются, и тот, кто ставит перед собой задачу, борется за это годами. А многие люди просто приходят и снимают. Мой режиссерский дебют «Апрель» как-то внезапно пошел. Я написал сценарий, хотел его продать, но было некому. В итоге я снял его сам. Мне показалось, что получилось довольно фигово, но многим понравилось. Разные кинематографисты говорят, что это хороший фильм, что смотрели «Апрель» как учебник независимого кино в России. Сейчас это уважаемые люди с фильмографией гораздо лучше, чем у меня. «Тяжелый случай» – эксперимент. Мы делали как бы такое «чистое искусство», безо всякой «форматности». Но потом разные участники проекта cтали многое понимать совсем по-разному, и в итоге все вышло очень странно… Мне кажется, «Тяжелый случай» мог бы получиться гораздо лучше, хотя он и не такой уж неудачный, как многие говорят.

– Самокритично.

– Я самокритичен, но это не главное. В большей степени я просто разочарован в том, что происходит сейчас и вообще в кино, и со мной, и со многими другими людьми. В кино все время не получается реализовать то, что хочется. Важно уметь быстро реагировать на изменение обстоятельств. Всегда случается что-то не по сценарию. Это как джаз – ты подготовил ситуацию, с которой можно работать, но потом нужно увидеть изменения и быстро их поправить. У тех, кто хорошо снимает, зритель не замечает внесенных изменений. Те, кто снимает плохо, снимают мертво. Пару раз мне удавалось ловить моменты, когда получалось что-то хорошее. Тот, кто делает кино, на мой взгляд, должен рассчитывать не столько на профессионализм, сколько еще и на удачу. Любой ремесленник должен понимать, что есть элемент чуда и он – главный.

– Сценарист может стать писателем?

– Надеюсь, что когда-нибудь смогу написать книгу. У меня не получается вынашивать идею тридцать лет, но верю, что муза меня осенит. Хотелось бы. Неизвестно, как написать книгу. Никто же не знает, как взять и влюбиться! Так и в писательстве: хоп – и пошло.

– Какие у вас планы на будущее?

– Не хочу сглазить. Очень большие надежды возлагаю на интернет-платформы, которые позволяют избавиться от тоскливой ситуации с телевизионными форматами. У меня два проекта, которыми я сейчас занимаюсь с весны, но пока боюсь рассказывать. Это нетрадиционные, нелинейные проекты. Ничего больше не скажу, не спрашивайте.

Источник